Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
суббота, 12 июля 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
На утро он забыл её.
"Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Профсоюзная".
Отрываю глаза от книжки – уже почти приехала. Сонно ежась, запихиваю увесистый толмут в сумку и, держась за поручень, жду, когда поезд подъедет к месту назначения.
Сегодня самый обыкновенный день самого обыкновенного года. Четыре пары в институте, а потом меня ждет дом и компьютер.
Еще пара минут – и я уже иду мимо длинной череды разноцветных магазинов. Как обычно опаздывая, как обычно с музыкой в ушах: "Расскажи мне о смерти, мой маленький принц, или будем молчать всю ночь до утра. Слушая проколотых бабочек крик или глядя с тоской мертвым птицам в глаза…"
Возле низенького черного заборчика стоит старушка. Как всегда одна и с протянутой рукой. Стоит, никогда не меняя позу, а лишь шепча "Храни тебя Господь" подающим ей людям. Один раз я тоже дала ей денег. Немного совсем.
Привычная утренняя дорога, привычные утренние мысли. Один день сменяется другим, который с некой уродливой благодарностью начинает подражать своему предшественнику.
Сигаретный дым перед институтом как всегда раздражает, и я спешу поскорее в кабинет с очередным трехзначным номером. 302?
Лекция. С трудом поддерживая глаза в открытом состоянии, я стараюсь записать на ровных, чуть сероватых листочках нудное бурчание преподавателя. Сегодня это делать особенно сложно, потому как вчера я, вопреки данному себе же самой обещанию, опять легла спать очень поздно.
Многострадальные последние десять минут до конца пары – и свобода. Опять же на десять минут.
-Мы на улице будем сегодня обедать или в столовой?
-А мне срать, где есть.
Все смеются. Почему-то они находят мои глупые шутки и каламбуры очень смешными. И вообще – почему-то им со мной интересно.
А мне всегда чего-то не хватает. Моя жизнь наполнена всевозможными мелочами, которые просто невозможно собрать в единое целое. Я беру все эти побрякушки в руки, но что-нибудь обязательно да вывалится. Но оставить, бросить на дороге столь увертливую мелочь не могу. И тогда, рассыпая всё, что несла в руках по траве, я сажусь на дорогу и принимаюсь долго-долго разглядывать каждую деталь своей жизни.
Жалея и плача о том, чего мне так и удается получить. Нельзя постоянно думать о том, что тебе и не удастся это сделать. Так жить неправильно, верно?
"Верно, Цапля".
Меня резко бросает в дрожь. Я сижу, судорожно сжав гелевую ручку, над аккуратно исписанной институтской тетрадью. Идет лекция. Даже вполне интересная, не то, что с утра.
Я в первый раз не дописала до конца предложение, не поставила точку. Мое собственное тело меня не слушается, но одновременно в голове начинается судорожное бурление мыслей, которое постепенно складывается в нечто цельное, имеющее форму и цвет. И смысл.
"Верно, Цапля".
-Кто?
В душе тишина, а перед глазами удивленные лица подруг.
Идя по ночным улицам города, так и хочется закричать что-нибудь в темноту. Неважно что, но непременно громко. Но сейчас мне необходимо кое с кем встретится.
-Доброй ночи.
Сидящая на лавочке девушка кивает мне, чуть покачиваясь из стороны в сторону, - будто напевает что-то про себя.
-И тебе того же. Присаживайся. У нас еще о-го-го сколько времени.
Я опускаюсь рядом с ней на лавочку, инстинктивно проверяя рукой – не грязная ли. Пустышка ухмыляется.
-Столь людские замашки. И почему тебе нужно всё потрогать и всё пощупать? Ты что думаешь – остальные совсем дураки? Сели на грязную лавку и сидят, не нарадуются.
-Я вовсе не…
-Да ладно. Знаешь, а ты вся аж светишься. Белый цвет всегда сверкает в темноте. Тебя можно поставить на какое-нибудь возвышение, и будешь людям путь указывать. Как маяк.
-Какой же у тебя всё-таки злой язык, Пустышка.
-Какая же ты всё-таки обидчивая, Цапля.
"Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Профсоюзная".
Отрываю глаза от книжки – уже почти приехала. Сонно ежась, запихиваю увесистый толмут в сумку и, держась за поручень, жду, когда поезд подъедет к месту назначения.
Сегодня самый обыкновенный день самого обыкновенного года. Четыре пары в институте, а потом меня ждет дом и компьютер.
Еще пара минут – и я уже иду мимо длинной череды разноцветных магазинов. Как обычно опаздывая, как обычно с музыкой в ушах: "Расскажи мне о смерти, мой маленький принц, или будем молчать всю ночь до утра. Слушая проколотых бабочек крик или глядя с тоской мертвым птицам в глаза…"
Возле низенького черного заборчика стоит старушка. Как всегда одна и с протянутой рукой. Стоит, никогда не меняя позу, а лишь шепча "Храни тебя Господь" подающим ей людям. Один раз я тоже дала ей денег. Немного совсем.
Привычная утренняя дорога, привычные утренние мысли. Один день сменяется другим, который с некой уродливой благодарностью начинает подражать своему предшественнику.
Сигаретный дым перед институтом как всегда раздражает, и я спешу поскорее в кабинет с очередным трехзначным номером. 302?
Лекция. С трудом поддерживая глаза в открытом состоянии, я стараюсь записать на ровных, чуть сероватых листочках нудное бурчание преподавателя. Сегодня это делать особенно сложно, потому как вчера я, вопреки данному себе же самой обещанию, опять легла спать очень поздно.
Многострадальные последние десять минут до конца пары – и свобода. Опять же на десять минут.
-Мы на улице будем сегодня обедать или в столовой?
-А мне срать, где есть.
Все смеются. Почему-то они находят мои глупые шутки и каламбуры очень смешными. И вообще – почему-то им со мной интересно.
А мне всегда чего-то не хватает. Моя жизнь наполнена всевозможными мелочами, которые просто невозможно собрать в единое целое. Я беру все эти побрякушки в руки, но что-нибудь обязательно да вывалится. Но оставить, бросить на дороге столь увертливую мелочь не могу. И тогда, рассыпая всё, что несла в руках по траве, я сажусь на дорогу и принимаюсь долго-долго разглядывать каждую деталь своей жизни.
Жалея и плача о том, чего мне так и удается получить. Нельзя постоянно думать о том, что тебе и не удастся это сделать. Так жить неправильно, верно?
"Верно, Цапля".
Меня резко бросает в дрожь. Я сижу, судорожно сжав гелевую ручку, над аккуратно исписанной институтской тетрадью. Идет лекция. Даже вполне интересная, не то, что с утра.
Я в первый раз не дописала до конца предложение, не поставила точку. Мое собственное тело меня не слушается, но одновременно в голове начинается судорожное бурление мыслей, которое постепенно складывается в нечто цельное, имеющее форму и цвет. И смысл.
"Верно, Цапля".
-Кто?
В душе тишина, а перед глазами удивленные лица подруг.
Идя по ночным улицам города, так и хочется закричать что-нибудь в темноту. Неважно что, но непременно громко. Но сейчас мне необходимо кое с кем встретится.
-Доброй ночи.
Сидящая на лавочке девушка кивает мне, чуть покачиваясь из стороны в сторону, - будто напевает что-то про себя.
-И тебе того же. Присаживайся. У нас еще о-го-го сколько времени.
Я опускаюсь рядом с ней на лавочку, инстинктивно проверяя рукой – не грязная ли. Пустышка ухмыляется.
-Столь людские замашки. И почему тебе нужно всё потрогать и всё пощупать? Ты что думаешь – остальные совсем дураки? Сели на грязную лавку и сидят, не нарадуются.
-Я вовсе не…
-Да ладно. Знаешь, а ты вся аж светишься. Белый цвет всегда сверкает в темноте. Тебя можно поставить на какое-нибудь возвышение, и будешь людям путь указывать. Как маяк.
-Какой же у тебя всё-таки злой язык, Пустышка.
-Какая же ты всё-таки обидчивая, Цапля.
пятница, 11 июля 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Снова закат. Я сижу на земле рядом с мертвым голубем. Шея стала настолько безвольной и мягкой, что голова опускается сама по себе, - и мне приходится смотреть то на разлагающийся трупик, то на островки мокрой грязи. Малоприятное зрелище.
Вокруг ни души, а в сознании всё еще гудят четкие слова, которые мне довелось услышать совсем недавно. Вернее я должна была их выслушать.
Хорошо, что нет дождя, - значит, я могу продолжать свой путь. Ночь мне в этом деле не помеха: она всегда приносила с собой столь чудесный щемящий покой, что порой я начинаю ненавидеть день, потому что он забирает ее у меня.
Собираюсь с силами, поднимая голову к небу, одновременно расправляю крылья и твердо встаю на ноги. Я готова.
"Ошибка, Цапля, ошибка. Какое же ты неразумное и забывчивое дитя. Моим условием было: не оставляй ничего после себя и не забирай ничего с собой. Это ведь несложно, так ведь? Разумеется, глупышка, я не говорил тебе тогда о материальных вещах – зонтик можешь прихватить.
Соблюдай дистанцию, обороняйся. А если ошиблась – заметай следы. Запрячь их в песке так, чтобы никто не смог их найти, даже ты сама. Потому как души обладают чудесным чувством направления. Стоит им хоть раз найти нужный вектор, при необходимости стрелочка сама начнет вертеться. А тебе нельзя быть найденной. По крайней мере, если ты до сих пор хочешь того же, чего и раньше.
Так что забудь и заставь забыть. Мне назвать имя или в тебе всё же есть хоть капелька ума?
И еще, Цапля. Не стоит смущать бедного наивного ребенка подобной возвышенной ерундой. Кто тебе сказал, что смерть расширяет горизонты? Вдруг она лишь переносит в другие рамки, в новые, незнакомые, а потому интересные и пугающие рамки. И ставит свои границы. А про ее запреты тебе уже хорошо известно".
Вздыхаю. Я как-то раньше не задумывалась, что этот мой путь обречен на одиночество. Так грустно.
Раскрываю черный, тонкий клюв и хрипло выдыхаю: "Гха, гха, га, арк, арк, кха, ка, кар, кар, карл!"
Сегодня я просмотрел кучу книг в библиотеке неподалеку. И все они о птицах. Хотя, разумеется, я искал в них лишь одну.
"Большая белая цапля - крупная перелетная птица. В Северной Америке она селится только на юге, на озерах и реках с медленным течением. Пара цапель устраивает гнездо среди густых камышей, куда врагу не подобраться, но бывает - и на дереве, неподалеку от воды. Кормятся цапли насекомыми, саранчой, мелкими зверьками. Браконьеры охотились на них из-за пучков длинных перьев, которые лежат на спине и доходят до вершины хвоста: модницы раньше украшали ими свои наряды".
Благодаря этой маленькой газетной статейке я вспомнил, как в детстве часто-часто, включая рано утром телевизор, попадал на один и тот же мультик. О принцессе Изольде, которая согласилась убить одну лишь цаплю ради белого, пышного хохолка. Он так чудесно подходил к ее свадебному наряду. А затем, конечно же, последовала целая череда убийств грациозных птиц, - ведь каждый теперь захотел иметь точно такое же украшение, как и у принцессы. И как же она искупила свою вину? Я вам отвечу, - она сама стала цаплей.
Сидя за новым, вкусно пахнущим деревом, столом и читая историю об Изольде, я неустанно вспоминал "мою" Цаплю. От этого сердце как-то трепетно, сладко, но в то же время весьма едко вздрагивало. Могла ли она тоже стать птицей во искупление какого-либо греха? Но ведь я не видел у нее ни крыльев, ни перьев. Может быть, это все было лишь красивой шуткой. А перо на пледе, а перо…
Внезапно ощутив нарастающий гул в ушах, я испугался. На насколько долей секунд мне показалось, что я умираю. Вот так резко, здесь, в городской библиотеке над страницами детской поучительной сказки. Гул мгновенно заполнил всё мое тело, вызывая суетливо копошащиеся мурашки, а затем перерос в нечто резкое, отрывистое и каркающее. Оно пронзило какие-то весьма важные кусочки моей души, от чего стало настолько больно, что хотелось кричать. Но я не издал ни звука. А когда всё это так же резко ушло, я понял, что совсем не помню ее лица.
Вокруг ни души, а в сознании всё еще гудят четкие слова, которые мне довелось услышать совсем недавно. Вернее я должна была их выслушать.
Хорошо, что нет дождя, - значит, я могу продолжать свой путь. Ночь мне в этом деле не помеха: она всегда приносила с собой столь чудесный щемящий покой, что порой я начинаю ненавидеть день, потому что он забирает ее у меня.
Собираюсь с силами, поднимая голову к небу, одновременно расправляю крылья и твердо встаю на ноги. Я готова.
"Ошибка, Цапля, ошибка. Какое же ты неразумное и забывчивое дитя. Моим условием было: не оставляй ничего после себя и не забирай ничего с собой. Это ведь несложно, так ведь? Разумеется, глупышка, я не говорил тебе тогда о материальных вещах – зонтик можешь прихватить.
Соблюдай дистанцию, обороняйся. А если ошиблась – заметай следы. Запрячь их в песке так, чтобы никто не смог их найти, даже ты сама. Потому как души обладают чудесным чувством направления. Стоит им хоть раз найти нужный вектор, при необходимости стрелочка сама начнет вертеться. А тебе нельзя быть найденной. По крайней мере, если ты до сих пор хочешь того же, чего и раньше.
Так что забудь и заставь забыть. Мне назвать имя или в тебе всё же есть хоть капелька ума?
И еще, Цапля. Не стоит смущать бедного наивного ребенка подобной возвышенной ерундой. Кто тебе сказал, что смерть расширяет горизонты? Вдруг она лишь переносит в другие рамки, в новые, незнакомые, а потому интересные и пугающие рамки. И ставит свои границы. А про ее запреты тебе уже хорошо известно".
Вздыхаю. Я как-то раньше не задумывалась, что этот мой путь обречен на одиночество. Так грустно.
Раскрываю черный, тонкий клюв и хрипло выдыхаю: "Гха, гха, га, арк, арк, кха, ка, кар, кар, карл!"
Сегодня я просмотрел кучу книг в библиотеке неподалеку. И все они о птицах. Хотя, разумеется, я искал в них лишь одну.
"Большая белая цапля - крупная перелетная птица. В Северной Америке она селится только на юге, на озерах и реках с медленным течением. Пара цапель устраивает гнездо среди густых камышей, куда врагу не подобраться, но бывает - и на дереве, неподалеку от воды. Кормятся цапли насекомыми, саранчой, мелкими зверьками. Браконьеры охотились на них из-за пучков длинных перьев, которые лежат на спине и доходят до вершины хвоста: модницы раньше украшали ими свои наряды".
Благодаря этой маленькой газетной статейке я вспомнил, как в детстве часто-часто, включая рано утром телевизор, попадал на один и тот же мультик. О принцессе Изольде, которая согласилась убить одну лишь цаплю ради белого, пышного хохолка. Он так чудесно подходил к ее свадебному наряду. А затем, конечно же, последовала целая череда убийств грациозных птиц, - ведь каждый теперь захотел иметь точно такое же украшение, как и у принцессы. И как же она искупила свою вину? Я вам отвечу, - она сама стала цаплей.
Сидя за новым, вкусно пахнущим деревом, столом и читая историю об Изольде, я неустанно вспоминал "мою" Цаплю. От этого сердце как-то трепетно, сладко, но в то же время весьма едко вздрагивало. Могла ли она тоже стать птицей во искупление какого-либо греха? Но ведь я не видел у нее ни крыльев, ни перьев. Может быть, это все было лишь красивой шуткой. А перо на пледе, а перо…
Внезапно ощутив нарастающий гул в ушах, я испугался. На насколько долей секунд мне показалось, что я умираю. Вот так резко, здесь, в городской библиотеке над страницами детской поучительной сказки. Гул мгновенно заполнил всё мое тело, вызывая суетливо копошащиеся мурашки, а затем перерос в нечто резкое, отрывистое и каркающее. Оно пронзило какие-то весьма важные кусочки моей души, от чего стало настолько больно, что хотелось кричать. Но я не издал ни звука. А когда всё это так же резко ушло, я понял, что совсем не помню ее лица.
понедельник, 07 июля 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Послушай-слушай, я белой блестящей птицей,
Разрушив рамки, взлечу, обгоняя дождь,
Не бойся, милый, я сон, я могу присниться,
Но ты, не смыкая глаз, меня ждешь и ждешь.
Ушла так быстро, оставив перо на пледе,
Не пряча крылья, взвилась в небеса высоко,
А ты не веришь и в тусклом туманном свете
Ждешь птичий клекот и греешь в руках молоко.
Разрушив рамки, взлечу, обгоняя дождь,
Не бойся, милый, я сон, я могу присниться,
Но ты, не смыкая глаз, меня ждешь и ждешь.
Ушла так быстро, оставив перо на пледе,
Не пряча крылья, взвилась в небеса высоко,
А ты не веришь и в тусклом туманном свете
Ждешь птичий клекот и греешь в руках молоко.
Я так быстро устаю. Прошло всего несколько часов, а крылья уже напряглись, став от этого тяжелыми и неуклюжими. Пора спускаться. Земля приближается с каждой секундой, все ближе и ближе, уже можно разглядеть не только маленькое зеленое деревце у дороги, но и каждый листик на нем. Ненавистная и желанная земля.
Я оглядываюсь по сторонам: одинокие люди с показным равнодушием проходят мимо. Подобный вид уже заменил тысячам таких, как они, прежние любопытные улыбки. Одинокие делают вид, что ничего не замечают, что слишком увлечены своими зацикленными мыслями, а счастливцы, нашедшие, как они думают, свою вторую половинку, на самом деле ничего не замечают. У них есть свое собственное чудо, в которое они затянуты по горло, что даже иногда становится трудно дышать.
А я уже настолько привыкла не верить в чудеса, что порой мне становится страшно за свое сердце.
Шаг-шаг-шаг-шаг. Лучше пока не останавливаться, вдруг время рассердится на мою неспешность и убежит слишком далеко. Никогда нельзя терять из виду стрелки часов, скользящие по ребристой оси жизни.
-Мама! Мама! Не ври! Не ври! Она не спит! Мама! Мама!
Оборачиваюсь на крик и вижу маленькую ревущую девочку. Испачканными в песке руками она трет мокрые от слез глаза, от чего они еще больше слезятся. У ее ног лежит мертвый голубь.
-Птичка, птичка, не умирай! У-а-а-а!
Типичная детская мягкосердечность. Стал бы солидный взрослый мужчина в черном офисном костюме убиваться над какой-то дохлой пичугой. Людей надо жалеть, а не каких-то пернатых уродцев, которых кругом пруд пруди.
Молодая мама, явно расстроенная столь открытым поведением своей дочери, пытается ее утихомирить, нашептывая что-то вроде: "Ты уже большая девочка, не надо плакать. Птичка просто спит".
А вот это уже грешок взрослых: легонько соврать, чтобы добиться нужного результата. Окутать чужое сердце приторной ложью, уверяя самого себя, что всё это делается во благо ближнего, лишь бы прекратить искренний поток слез. Береги сердце ребенка, милая, береги. Чтобы оно стало самой уязвимой мишенью для взрослых мук.
Я опускаюсь на корточки перед девочкой и просто молча смотрю на нее.
-Птичка, - повторяет она, со страхом глядя на прикованного к земле голубя. – Птичка.
Заплаканные глазки уже смотрят не на пустую оболочку мертвых крыльев, а на меня.
-Птичка, птичка, - эхом звучит у меня в сердце тонкий детский голосок.
-Она умерла. Ни твои слова, ни твои слезы ее уже не вернут, - жестоко начинаю я. – Но послушай, раньше она летала так низко, вечно упираясь головой в доступный ей предел неба. Короткие крылья были слишком слабы, чтобы позволить ей подняться выше и, окунувшись в вечно струящийся лунный поток, увидеть нечто восхитительно свободное, нечто вне рамок и пределов, вобрать в себя нежное дыхание облаков и парить, парить в сверкающих лучах солнца, не боясь обжечься, не боясь упасть.
Мой голос дрожит и срывается, блестящие глаза наивного ребенка сияют неподдельным восхищением и восторгом.
И тут я падаю. Земля шатается и трещит под ногами, увлекая меня на дно глубокой черной ямы с обломками красных кирпичей любимого, но разрушенного дома.
"Ошибка, Цапля, ошибка".
Простите, что надоедаю). Впечатления есть? Мысли? По поводу...
воскресенье, 06 июля 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
-Послушай. Чтобы называть себя – Голубь, нужно им быть. Физически или духовно. Ты, насколько я вижу, человек, значит, вероятность обладания телом птицы отпадает. Нет ни перьев, ни клюва, ни крыльев. Но и в душе у тебя их тоже нет. Так что ты просто Карл.
-Почем ты знаешь, что у меня там в душе? Может, у меня там такие крылья, каких ты отродясь никогда не видела. Большие белые красивые крылья.
Я скованно улыбаюсь, осторожно допивая молоко из кружки. Где-то далеко по асфальтированной дороге шуршат шинами тяжелые грозные грузовики и маленькие юркие легковушки, чуть ближе по узкому тротуару идет домой молодая пара. Дождь уже намочил их с головы до ног, так что теперь им нечего боятся и не нужно спешить.
-Нет их у тебя. Смирись. Люди крылья не просто так получают. Коли хочешь летать - должен пожертвовать чем-то другим.
-И чем же пожертвовала ты, Цапля?
Последнее слово звучит чересчур едко, с издевкой. Должно быть, я это заслужила. Излишняя откровенность, как ни странно, всегда приводит к непониманию и обидам.
-Я – ничем. У меня просто это отняли. Отобрали, меня не спросив.
Людей всегда интересуют подробности и доказательства. На веру уже никто ничего не принимает. А еще они обожают лезть в чужие души, устав копаться в своей. Что именно хотят там отыскать – не знают. Но лезут и лезут туда своими бледными руками, вглядываются жадными глазами и ищут, ищут нечто такое, что способно их успокоить и согреть.
Я поднимаюсь, медленно с удовольствием, как после долгого сна, расправляю высохнувшие крылья. Теперь они стали намного легче, теперь снова можно лететь, но меня клонит в сон.
-Карл, я посплю немного, ладно? Здесь, на диване.
Ты молча киваешь, явно думая о чем-то своем, и приносишь мне подушку. Она набита белыми перышками, от чего мне становится неприятно и уютно одновременно. Смотря на закрывающуюся за тобой дверь, я закутываюсь в теплый серый плед. Дождь за окном принимается петь мне нежную колыбельную из детства. Ветер подхватывает ее, кружится, высвистывая медленный плавный мотив. Я изгибаю длинную шею, пристроив черный клюв на белой, как вата, подушке и уплываю в мир снов, в котором нет птиц, перьев и дождя. Там есть лишь обычная девушка, которая спешит по утрам в душное переполненное метро и читает там очередную понятную только ей книгу.
Темнота впитала в себя последние слезы неба, дождь застыл на секунду в воздухе и успокоился. Я открываю глаза, судорожно вспоминая, где я нахожусь и нужно ли здесь чего-то опасаться. На улице – серо. Серое небо и земля, и даже воздух, пропитанный холодным молоком тумана. Ты стоишь и смотришь в окно. Я совсем не удивляюсь, что ты здесь. Тихонько подхожу сзади, кутаясь в теплый плед, еще хранящий в себе мои сны, и молча замираю.
-Слушай, Цапля, - голос острой иглой прорезает тишину комнаты. – Слушай. Ты меня очень сильно обидела. Появилась на пороге в такой неожиданный дождь, сказала, что я не могу быть птицей, и уснула. А мне всю жизнь хотелось иметь крылья. Всю жизнь. Я устал ходить по земле, сгибаясь и ломаясь под градом условностей, стереотипов и правил. Я уже не помню, когда последний раз засыпал без мысли о том, что жизнь – дерьмо. Что все мои жалкие потуги бессмысленны, и мне никогда не достичь, не коснуться чего-то светлого белого доброго.
Я молчу, позволяя тебе, наконец, высказать свои глубоко спрятанные от людей, даже от самой жизни, мысли, которые не решался произнести настолько громко, чтобы хоть кто-то услышал. Но для меня сейчас твои слова подобны крику, - пустота серого утреннего мира усиливает их, отражает и поглощает без остатка. Днем от них не останется ни звука.
-Да, я обычный человек. Самый что ни на есть заурядный. Но ведь именно таким и хочется стать кем-то особенным, великим, всемилюбимым. Чтобы нечто выделило их из огромной, вечно спешащей куда-то, массы, наделило необъяснимой силой. Не важно, что это будет: волшебная палочка или мощный тяжелый пистолет. И вот…
Ты поворачиваешься ко мне лицом и пристально вглядываешься в глаза. Внутри начинает разрастаться пульсирующий комок тревоги. Он мягко скребется по сердцу теплыми ватными краями, изредка царапаясь попадающимися среди легкого пуха деревянными опилками.
-И вот ты. Девушка, утверждающая, что является птицей. Цаплей.
-Белой Цаплей, - я протягиваю руки и закрываю ими твои глаза, душа успокаивается, - больше ее никто не тревожит, никто не пытается уловить ее зыбкий образ, разглядеть распахнутые внутри крылья. – Мир нуждается не только в уникальных людях, но и в самых обыкновенных. Сам посуди: если бы необычных людей было бы слишком много, они автоматически стали бы заурядностью.
-У тебя руки пахнут печеньем, - невпопад говоришь ты. Ночной ты. Тот, который немного отличается от своего "дневного брата": голос мягче, в нем нет грубых ноток, равно как и ласковых. Слова проникновеннее и даже как-то мудрее, хотя, разумеется, они для меня все кажутся глупыми. Не потому что это так и есть на самом деле, а потому что я так решила сама.
-Я пойду. Спасибо за молоко и плед.
Резко повернувшись к тебе спиной, сбрасываю с плеч серую ткань и направляюсь к выходу. Чуть влажные джинсы не вызывают никакого дискомфорта, как, впрочем, и мятая кофта. Мне всегда было абсолютно наплевать, во что я одета.
Твои шаги останавливают меня в дверях.
-Цапля. Ты вернешься? Еще вернешься сюда?
Тревожный комок внутри расплывается в странное подобие улыбки, которая отражается на губах. Я игриво наклоняю голову, чуть опуская длинный блестящий клюв.
-Что – вот так предсказуемо? Пара заумных фраз, мокрые волосы, странное имя, да касание рук, – и ты уже влюбился? Ты и впрямь обычный человек, Карл.
-Ты вернешься?
-Нет.
Я осторожно закрываю за собой дверь. Щелчок – и между нами уже вполне материальная преграда, ненадежная, хрупкая, но даже ее ты не в состоянии преодолеть. Отрывисто встряхиваю крылья и выгибаю вперед белую шею, ища в туманном утре свою дорогу. За спиной тает твой шепот: "Что-то доброе белое светлое".
-Почем ты знаешь, что у меня там в душе? Может, у меня там такие крылья, каких ты отродясь никогда не видела. Большие белые красивые крылья.
Я скованно улыбаюсь, осторожно допивая молоко из кружки. Где-то далеко по асфальтированной дороге шуршат шинами тяжелые грозные грузовики и маленькие юркие легковушки, чуть ближе по узкому тротуару идет домой молодая пара. Дождь уже намочил их с головы до ног, так что теперь им нечего боятся и не нужно спешить.
-Нет их у тебя. Смирись. Люди крылья не просто так получают. Коли хочешь летать - должен пожертвовать чем-то другим.
-И чем же пожертвовала ты, Цапля?
Последнее слово звучит чересчур едко, с издевкой. Должно быть, я это заслужила. Излишняя откровенность, как ни странно, всегда приводит к непониманию и обидам.
-Я – ничем. У меня просто это отняли. Отобрали, меня не спросив.
Людей всегда интересуют подробности и доказательства. На веру уже никто ничего не принимает. А еще они обожают лезть в чужие души, устав копаться в своей. Что именно хотят там отыскать – не знают. Но лезут и лезут туда своими бледными руками, вглядываются жадными глазами и ищут, ищут нечто такое, что способно их успокоить и согреть.
Я поднимаюсь, медленно с удовольствием, как после долгого сна, расправляю высохнувшие крылья. Теперь они стали намного легче, теперь снова можно лететь, но меня клонит в сон.
-Карл, я посплю немного, ладно? Здесь, на диване.
Ты молча киваешь, явно думая о чем-то своем, и приносишь мне подушку. Она набита белыми перышками, от чего мне становится неприятно и уютно одновременно. Смотря на закрывающуюся за тобой дверь, я закутываюсь в теплый серый плед. Дождь за окном принимается петь мне нежную колыбельную из детства. Ветер подхватывает ее, кружится, высвистывая медленный плавный мотив. Я изгибаю длинную шею, пристроив черный клюв на белой, как вата, подушке и уплываю в мир снов, в котором нет птиц, перьев и дождя. Там есть лишь обычная девушка, которая спешит по утрам в душное переполненное метро и читает там очередную понятную только ей книгу.
Темнота впитала в себя последние слезы неба, дождь застыл на секунду в воздухе и успокоился. Я открываю глаза, судорожно вспоминая, где я нахожусь и нужно ли здесь чего-то опасаться. На улице – серо. Серое небо и земля, и даже воздух, пропитанный холодным молоком тумана. Ты стоишь и смотришь в окно. Я совсем не удивляюсь, что ты здесь. Тихонько подхожу сзади, кутаясь в теплый плед, еще хранящий в себе мои сны, и молча замираю.
-Слушай, Цапля, - голос острой иглой прорезает тишину комнаты. – Слушай. Ты меня очень сильно обидела. Появилась на пороге в такой неожиданный дождь, сказала, что я не могу быть птицей, и уснула. А мне всю жизнь хотелось иметь крылья. Всю жизнь. Я устал ходить по земле, сгибаясь и ломаясь под градом условностей, стереотипов и правил. Я уже не помню, когда последний раз засыпал без мысли о том, что жизнь – дерьмо. Что все мои жалкие потуги бессмысленны, и мне никогда не достичь, не коснуться чего-то светлого белого доброго.
Я молчу, позволяя тебе, наконец, высказать свои глубоко спрятанные от людей, даже от самой жизни, мысли, которые не решался произнести настолько громко, чтобы хоть кто-то услышал. Но для меня сейчас твои слова подобны крику, - пустота серого утреннего мира усиливает их, отражает и поглощает без остатка. Днем от них не останется ни звука.
-Да, я обычный человек. Самый что ни на есть заурядный. Но ведь именно таким и хочется стать кем-то особенным, великим, всемилюбимым. Чтобы нечто выделило их из огромной, вечно спешащей куда-то, массы, наделило необъяснимой силой. Не важно, что это будет: волшебная палочка или мощный тяжелый пистолет. И вот…
Ты поворачиваешься ко мне лицом и пристально вглядываешься в глаза. Внутри начинает разрастаться пульсирующий комок тревоги. Он мягко скребется по сердцу теплыми ватными краями, изредка царапаясь попадающимися среди легкого пуха деревянными опилками.
-И вот ты. Девушка, утверждающая, что является птицей. Цаплей.
-Белой Цаплей, - я протягиваю руки и закрываю ими твои глаза, душа успокаивается, - больше ее никто не тревожит, никто не пытается уловить ее зыбкий образ, разглядеть распахнутые внутри крылья. – Мир нуждается не только в уникальных людях, но и в самых обыкновенных. Сам посуди: если бы необычных людей было бы слишком много, они автоматически стали бы заурядностью.
-У тебя руки пахнут печеньем, - невпопад говоришь ты. Ночной ты. Тот, который немного отличается от своего "дневного брата": голос мягче, в нем нет грубых ноток, равно как и ласковых. Слова проникновеннее и даже как-то мудрее, хотя, разумеется, они для меня все кажутся глупыми. Не потому что это так и есть на самом деле, а потому что я так решила сама.
-Я пойду. Спасибо за молоко и плед.
Резко повернувшись к тебе спиной, сбрасываю с плеч серую ткань и направляюсь к выходу. Чуть влажные джинсы не вызывают никакого дискомфорта, как, впрочем, и мятая кофта. Мне всегда было абсолютно наплевать, во что я одета.
Твои шаги останавливают меня в дверях.
-Цапля. Ты вернешься? Еще вернешься сюда?
Тревожный комок внутри расплывается в странное подобие улыбки, которая отражается на губах. Я игриво наклоняю голову, чуть опуская длинный блестящий клюв.
-Что – вот так предсказуемо? Пара заумных фраз, мокрые волосы, странное имя, да касание рук, – и ты уже влюбился? Ты и впрямь обычный человек, Карл.
-Ты вернешься?
-Нет.
Я осторожно закрываю за собой дверь. Щелчок – и между нами уже вполне материальная преграда, ненадежная, хрупкая, но даже ее ты не в состоянии преодолеть. Отрывисто встряхиваю крылья и выгибаю вперед белую шею, ища в туманном утре свою дорогу. За спиной тает твой шепот: "Что-то доброе белое светлое".
Боже, мне нужны мнения. Как никогда. В моей жизни были раньше лишь стихи, так что это нечто новое для меня. И странное.
Ну а вообще - "Продолжение следует".
Ну а вообще - "Продолжение следует".
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Бывает так - слова чужие, но твои. Твои настолько, что ты слышишь их скорее не ушами, а сердцем.
Как только на карту поставлены цели,
То ты механизм, а не банка с соплями,
Иди, не жалея ни душу ни тело,
Дойди не жалея и не вспоминая.
А это созвездие – глюки от боли,
Закончится вой – со слезами растает.
Твое одиночество – добрая воля,
Ей тоже хреново. Ее не бывает.
Ненужные принципы, голос все тише,
Привычка молчать понадежнее кляпа,
Но веришь, что все же однажды отыщешь
Того, кто поймет, что ты волк, а не тряпка (с).
Ведь мой дом как могила, как каменный склеп,
Потому что я глух, потому что я слеп,
И в глазах моих видно лишь зимнюю ночь,
Этот страх подворотен, где ты идешь прочь.
Я искал своё место по следам на снегу,
Но я понял, что больше так жить не могу.
И я видел полмира, мне две тысячи лет,
И на стыках путей - ни один километр.
Я не знаю, зачем я приехал сюда,
Мне казалось, что здесь загоралась звезда.
Я не знаю, откуда на щеке моей кровь,
Здесь, похоже, война за любовь (с).
Я буду искать в тишине подворотен,
Я буду бежать как собака по следу,
Но он растворится и станет бесплотен,
А я буду плакать в притихшее небо.
Он будет играть и трепать мои кудри,
И он будет рядом, а я не замечу,
И кленом из листьев осенних припудрит
Асфальт-тротуар и последнюю встречу.
А я буду снова метаться и плакать.
Я буду искать, позабыв про усталость.
И пусть мне мешают погода и слякоть,
Ведь больше таких чудаков не осталось:
Кто любит до смерти, не в первое утро,
Кто будет рыдать от минутной потери,
Кто ищет любви простого приюта,
И кто не найдет. Но кто все-таки верит (с).
Как только на карту поставлены цели,
То ты механизм, а не банка с соплями,
Иди, не жалея ни душу ни тело,
Дойди не жалея и не вспоминая.
А это созвездие – глюки от боли,
Закончится вой – со слезами растает.
Твое одиночество – добрая воля,
Ей тоже хреново. Ее не бывает.
Ненужные принципы, голос все тише,
Привычка молчать понадежнее кляпа,
Но веришь, что все же однажды отыщешь
Того, кто поймет, что ты волк, а не тряпка (с).
О людях, попавших в шторм,
Связанных в лодке бумажной,
О волосах, не любивших шпилек,
О слабости злой и бесстрашной.
О чувствах, лишенных глаз
И выживать принуждённых,
О городах, о пустынях,
О нас, исступлением измождённых (с).
Связанных в лодке бумажной,
О волосах, не любивших шпилек,
О слабости злой и бесстрашной.
О чувствах, лишенных глаз
И выживать принуждённых,
О городах, о пустынях,
О нас, исступлением измождённых (с).
Ведь мой дом как могила, как каменный склеп,
Потому что я глух, потому что я слеп,
И в глазах моих видно лишь зимнюю ночь,
Этот страх подворотен, где ты идешь прочь.
Я искал своё место по следам на снегу,
Но я понял, что больше так жить не могу.
И я видел полмира, мне две тысячи лет,
И на стыках путей - ни один километр.
Я не знаю, зачем я приехал сюда,
Мне казалось, что здесь загоралась звезда.
Я не знаю, откуда на щеке моей кровь,
Здесь, похоже, война за любовь (с).
И когда одиночество через край
Переполнит уставшее сердце,
Нам снится кем-то обещаный рай,
Место, где мы бы смогли отогреться.
Островок покоя
Среди хаоса и круговерти
Там, где кто-нибудь нас укроет
От ледяного дыхания смерти (с).
Переполнит уставшее сердце,
Нам снится кем-то обещаный рай,
Место, где мы бы смогли отогреться.
Островок покоя
Среди хаоса и круговерти
Там, где кто-нибудь нас укроет
От ледяного дыхания смерти (с).
Я буду искать в тишине подворотен,
Я буду бежать как собака по следу,
Но он растворится и станет бесплотен,
А я буду плакать в притихшее небо.
Он будет играть и трепать мои кудри,
И он будет рядом, а я не замечу,
И кленом из листьев осенних припудрит
Асфальт-тротуар и последнюю встречу.
А я буду снова метаться и плакать.
Я буду искать, позабыв про усталость.
И пусть мне мешают погода и слякоть,
Ведь больше таких чудаков не осталось:
Кто любит до смерти, не в первое утро,
Кто будет рыдать от минутной потери,
Кто ищет любви простого приюта,
И кто не найдет. Но кто все-таки верит (с).
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Рысёнок Бу, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! Какими судьбами? Чаю или, может быть, молочка?)
суббота, 05 июля 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
-Как тебя зовут?
За окном льет дождь, нарушая планы сотен людей, которые уже было собрались выйти прогуляться под летним теплым солнышком. Серые тучи наползли мгновенно, накрывая город огромным серым зонтом. Какая глупая ирония – зонт, несущий дождь.
Именно в столь контрастный день я и появилась у тебя на пороге. С белых крыльев стекала вода, капая на идеально чистый коврик перед дверью, желтые глаза глянцево блестели, отражая твое удивленное лицо. Я чуть приоткрыла дрожащий от холода клюв – идеальная черная полоса в воздухе.
Разумеется, ты ничего этого не видел. На пороге стояла промокшая жалкая, светловолосая девушка и просилась в дом.
-Так как тебя зовут?
Руки приятно грела теплая кружка молока, а плечи – длинный серый плед.
-Я забыла.
-Что?
Вздыхаю, набирая в грудь побольше воздуха. Глупый какой.
-Я не помню своего имени. Настоящего. Да и какой в нем прок. Ребенка называют при рождении, тогда, когда еще не видно его самого, такого, каким он станет. Можешь назвать это характером. Просто выбирают наиболее понравившееся имя - и готово. Никаких проблем.
У тебя такой вид, будто ты ни разу в жизни ни о чем подобном не задумывался. Капли дождя за окном размеренно стучат по остывающей земле, по моему сердцу тоненькими барабанными палочками. Хочется спать.
-Но, - наконец, ты вымучиваешь из себя пару слов, - как-то же тебя нужно называть.
-Цапля. Я называю себя Цапля.
-Ясно, ну тогда и мне никчему мое настоящее имя. Буду, скажем… Голубем.
-Нет, ты не Голубь. Не подходит. Ты…
Я чуть прикрываю глаза и начинаю внимательно вглядываться в сидящего напротив парня. Ничего, пусто. Обычный заурядный человек.
-Я могу называть тебя Карл.
Имя вылетает непроизвольно, хриплым, скрипучим звуком, похожим на карканье вороны. Мало кто знает, но цапли кричат почти также. Большие красивые белоснежные птицы, от которых ждешь чего-то столь же волшебного, открывают клюв и выдыхают из себя неуклюжий резкий звук, похожий на отчаянный скрип старой двери всеми давным-давно покинутого дома.
-Как хочешь.
Похоже, обиделся. Действительно, - какая-то девушка имеет право величать себя Цаплей, а ты подобного права не имеешь.
-Послушай. Чтобы называть себя – Голубь, нужно им быть. Физически или духовно. Ты, насколько я вижу, человек, значит, вероятность обладания телом птицы отпадает. Нет ни перьев, ни клюва, ни крыльев. Но и в душе у тебя их тоже нет. Так что ты просто Карл.
За окном льет дождь, нарушая планы сотен людей, которые уже было собрались выйти прогуляться под летним теплым солнышком. Серые тучи наползли мгновенно, накрывая город огромным серым зонтом. Какая глупая ирония – зонт, несущий дождь.
Именно в столь контрастный день я и появилась у тебя на пороге. С белых крыльев стекала вода, капая на идеально чистый коврик перед дверью, желтые глаза глянцево блестели, отражая твое удивленное лицо. Я чуть приоткрыла дрожащий от холода клюв – идеальная черная полоса в воздухе.
Разумеется, ты ничего этого не видел. На пороге стояла промокшая жалкая, светловолосая девушка и просилась в дом.
-Так как тебя зовут?
Руки приятно грела теплая кружка молока, а плечи – длинный серый плед.
-Я забыла.
-Что?
Вздыхаю, набирая в грудь побольше воздуха. Глупый какой.
-Я не помню своего имени. Настоящего. Да и какой в нем прок. Ребенка называют при рождении, тогда, когда еще не видно его самого, такого, каким он станет. Можешь назвать это характером. Просто выбирают наиболее понравившееся имя - и готово. Никаких проблем.
У тебя такой вид, будто ты ни разу в жизни ни о чем подобном не задумывался. Капли дождя за окном размеренно стучат по остывающей земле, по моему сердцу тоненькими барабанными палочками. Хочется спать.
-Но, - наконец, ты вымучиваешь из себя пару слов, - как-то же тебя нужно называть.
-Цапля. Я называю себя Цапля.
-Ясно, ну тогда и мне никчему мое настоящее имя. Буду, скажем… Голубем.
-Нет, ты не Голубь. Не подходит. Ты…
Я чуть прикрываю глаза и начинаю внимательно вглядываться в сидящего напротив парня. Ничего, пусто. Обычный заурядный человек.
-Я могу называть тебя Карл.
Имя вылетает непроизвольно, хриплым, скрипучим звуком, похожим на карканье вороны. Мало кто знает, но цапли кричат почти также. Большие красивые белоснежные птицы, от которых ждешь чего-то столь же волшебного, открывают клюв и выдыхают из себя неуклюжий резкий звук, похожий на отчаянный скрип старой двери всеми давным-давно покинутого дома.
-Как хочешь.
Похоже, обиделся. Действительно, - какая-то девушка имеет право величать себя Цаплей, а ты подобного права не имеешь.
-Послушай. Чтобы называть себя – Голубь, нужно им быть. Физически или духовно. Ты, насколько я вижу, человек, значит, вероятность обладания телом птицы отпадает. Нет ни перьев, ни клюва, ни крыльев. Но и в душе у тебя их тоже нет. Так что ты просто Карл.
Это просто задумка. Не знаю, стоит ли ее продолжать.
воскресенье, 29 июня 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Новая точка отсчета.
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Някающий извращенец, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! Что-то в последние дни мне столько счастья привалило). Кто вы, откуда и как?) Печеньку хотите?) У меня вроде бы еще остались они.
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Ganryu, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! Что привело вас, что оставило?) Чайку, кофейку?)
суббота, 28 июня 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
И лампа не горит,
И врут календари,
И если ты давно
Хотела что-то мне сказать,
То говори.
Любой обманчив звук,
Страшнее тишина,
Когда в самый разгар веселья
Падает из рук бокал вина.
И чёрный кабинет,
И ждёт в стволе патрон.
Так тихо, что я слышу,
Как идёт на глубине
Вагон метро.
На площади полки,
Темно в конце строки,
И в телефонной трубке,
Эти много лет спустя,
Одни гудки.
И где-то хлопнет дверь,
И дрогнут провода.
Привет...,
Мы будем счастливы теперь
И навсегда.
boomp3.com
Привет... Еду на машине далеко от города, в тишине и темноте. Подруга спит на заднем сидении, она всегда отключается в транспорте, причем моментально. Я сижу рядом, подперев рукой подбородок и смотрю на небо в тучах. Если бы их не было, то не было бы так темно. Серие воздушные громады предвещают дождь, но он сейчас не в тему, сейчас он мне не нужен. Прости.
Папа подруги сосредоточено ведет машину, смотря на грязную дорогу сквозь лобовое стекло. Странно, в городе он был более расслаблен.
Я сделала музыку в наушниках чуть громче, и она проползла по черным проводам мне прямо в сердце. Любой обманчив звук, страшнее тишина, когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина.
Я ни о чем еще не знаю. Ни о тебе, ни о долгих вечерах, которые постепенно будут превращаться в ночь, у костра, о слезах, которые я тщетно буду пытаться скрыть и которые повлекут за собой долгий и откровенный монолог, ни о ярких вспышках счастья, которые меня ослепят, а затем повергнут в глубокое, липкое разочарование. Ни о чем.
Просто еду на машине по дороге, окруженной множеством темных деревьев, поворотов и чужих домов. Еду и думаю: "Всё обязательно должно получится. Если не здесь, то нигде".
Не получилось. Значит, нигде.
И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори. Я сказала бы тебе. Всё, что давно хотела сказать. Но не стала. Потому что это был не ты.
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Quick-change, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! Кто вы? Какими судьбами? И вообще... печеньку хотите?))
понедельник, 23 июня 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Прошлое
Потерялись, рассыпались сны у дороги,
Я уйду их одна по пути собирать,
Я так много хотела тебе рассказать,
Но ты сам по себе, доверяешь немногим.
Всё так просто. Дыханье родной старины,
Этот город рожден безымянным, зеленым,
Здесь любила читать, притаившись под кленом,
И смотреть на горящие в небе огни.
Моё время свернулось клубочком под дверью,
Я с рассвета ждала пробуждений твоих,
Этих глаз, обращенных ко мне, голубых,
Всё то было обманом, насмешкой? Не верю.
Помешательство? Нет. Я, быть может, любила,
А быть может, мне просто хотелось тепла,
Я построила домик, большой, из стекла,
И в нем нежные чувства свои сохранила.
Что же было потом, - не могу объяснить,
И не нужно. Вы всё это знаете сами,
Так легко заблудиться меж явью и снами,
Так легко оборвать неокрепшую нить.
А на небе всё те же огни и созвездья,
Я как прежде пою о тебе у костра,
Растворяясь в ночи, дожидаясь утра,
Ведь мы всё-таки были. Недолго. Но вместе.
21.06.2008 год.
суббота, 21 июня 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Чужая смерть
Я. Хочу обернуться, восполнить утраты,
Ты. Уже позабыл, что ценили когда-то
Смех. Заливистый, звонкий. Браслеты, запястья,
Смерть. Чужая, но всё же разрушила счастье,
Нет. Его не любила, но плакала, - больно,
Что. Ты мучаешь, ревность, намеки, - довольно,
Град. Упреков, сомнений, всё кружится, душит,
Стой. Побойся небес, сохрани наши души,
Ты. Теряешь меня, упускаешь из сердца,
Я. Уйду и позволю огню разгореться,
Он. Всё выжжет дотла, вырывая с корнями,
Где. Та любовь, она дышит, но больше не нами.
05.05.2008 год.
пятница, 20 июня 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Она очень боялась, что он уйдет ко мне?
Придурки.
четверг, 19 июня 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Это я. Писать много нет смысла. Хотя, кто знает, может, сейчас как разгонюсь... не остановишь.
Писать об одном и том же - тоже не интересно. Но как быть, когда это самое "оно" постоянно крутиться, крутится в голове.
А попробую написать немного о себе, вы такое, интересно, знали.
1. Я могу всё простить за одно лишь слово, за одну улыбку.
2. Я всегда боюсь оказаться лишней.
3. Иногда до такой степени ненавижу людей, что хочется кого-нибудь убить или помучить.
4. Я говорю, что ненавижу маленьких детей, но, увидев в метро семейную пару с чудным карапузом, улыбаюсь, и сердце ёкает.
5. Вообще видя просто пару влюбленных стараюсь уйти подальше или отвернуться.
6. Вечно боюсь сделать что-то неправильно.
7. Вообще боюсь каких бы то ни было ошибок.
8. Даже если хочу обнять человека - не сделаю этого.
9. Неадекватна к прикосновениям.
10. Каждое утро говорю себе, что мне на это наплевать, и каждый вечер снова понимаю, что соврала себе.
11. Не люблю себя, но вместе с тем, не хочу себе ничего плохого).
12. Вырабатываю пофигизм. По некоторым направлениям.
13. Люблю уют.
14. Редко пишу в аське первая.
15. Грубость, язвительность, сарказм - мои средства защиты).
16. Не могу смотреть в глаза человеку на близком расстоянии (неискренность? Не понятно).
17. Не люблю причинять кому-либо неудобства, даже если мне так только кажется.
18. Буду терпеть, но не скажу, что мне что-то нужно.
19. Но если привяжусь к человеку, становлюсь намного раскованнее.
20. Люблю заумные фразы.
21. И строки по сердцу.
22. И хочу быть кому-то нужной. Очень.
Я выдохлась)... Может быть, потом допишу. Или вы что-нибудь добавьте.
Писать об одном и том же - тоже не интересно. Но как быть, когда это самое "оно" постоянно крутиться, крутится в голове.
А попробую написать немного о себе, вы такое, интересно, знали.
1. Я могу всё простить за одно лишь слово, за одну улыбку.
2. Я всегда боюсь оказаться лишней.
3. Иногда до такой степени ненавижу людей, что хочется кого-нибудь убить или помучить.
4. Я говорю, что ненавижу маленьких детей, но, увидев в метро семейную пару с чудным карапузом, улыбаюсь, и сердце ёкает.
5. Вообще видя просто пару влюбленных стараюсь уйти подальше или отвернуться.
6. Вечно боюсь сделать что-то неправильно.
7. Вообще боюсь каких бы то ни было ошибок.
8. Даже если хочу обнять человека - не сделаю этого.
9. Неадекватна к прикосновениям.
10. Каждое утро говорю себе, что мне на это наплевать, и каждый вечер снова понимаю, что соврала себе.
11. Не люблю себя, но вместе с тем, не хочу себе ничего плохого).
12. Вырабатываю пофигизм. По некоторым направлениям.
13. Люблю уют.
14. Редко пишу в аське первая.
15. Грубость, язвительность, сарказм - мои средства защиты).
16. Не могу смотреть в глаза человеку на близком расстоянии (неискренность? Не понятно).
17. Не люблю причинять кому-либо неудобства, даже если мне так только кажется.
18. Буду терпеть, но не скажу, что мне что-то нужно.
19. Но если привяжусь к человеку, становлюсь намного раскованнее.
20. Люблю заумные фразы.
21. И строки по сердцу.
22. И хочу быть кому-то нужной. Очень.
Я выдохлась)... Может быть, потом допишу. Или вы что-нибудь добавьте.
вторник, 17 июня 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Ассоль и Серый
Она жуёт на рассвете
И слушает "битлов" поутру,
Она живёт в Интернете,
На сайте "Одиночество.ру".
Она теряет часы и собирает минуты,
Она живёт по каким-то нездешним часам.
Она приходит с работы и сразу в компьютер,
Она не верит другим чудесам.
Она забросила книги
И год не поливает цветы.
Её друзья - это ники,
Мужчины виртуальной мечты.
На кухне - грязной посуды курган непочатый,
И безо всяких последствий рассыпана соль.
Но ей на это плевать, она бродит по чатам
И пишет письма под ником Ассоль.
Она плетёт паутину,
Она подстерегает его.
Она, конечно, блондинка,
Ей нет и двадцати одного.
Она не терпит жлобов и не выносит лентяев,
Ей нужен тот настоящий, что сыщется сам.
В её ушах Макаревич, "Секрет" и Митяев -
Она не верит другим голосам.
Но в поисковой системе
Всегда один и тот же облом.
Что толку кликать по теме,
Что толку вспоминать о былом...
Тридцать шестой день рождения - так бесприютно,
Когда никто не приходит и всё позади.
Она себе подарила вот это компьютер
И жизнь опять начала с двадцати.
Постой, жизнь,
Мимо не проходи.
Он здесь,
Он тоже один в сети.
Они опять заблудились, как дети,
Им не порвать эти взрослые сети.
Задай правильный вектор,
И поддай попутного ветра
Его парусам,
А дальше он сам.
И пусть судьба обойдётся
Без спецэффектов,
Пускай доверится
Чудесам.
Когда, запутавшись туго
В пространстве электронных тенет,
Они упустят друг друга
На сайте "Одиночества.нет",
Она закроет компьютер - и кончится спячка;
А за окном выпал первый пронзительный снег.
И там, на белом снегу, живым курсором маячит
Давно обещанный ей человек.
Тот, что с её эталоном несхож только в малом,
Они вдвоём говорят на одном языке, -
Мужчина в сером костюме и галстуке алом,
С изгибом жёлтой гитары в руке.
среда, 11 июня 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Уезжаю в Питер.
Скоро вернусь.
Бай-бай).
понедельник, 09 июня 2008
Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Завтра ГОСы.
Послезавтра в Питер.
В понедельник на работу.
Я крута?
