Драббл "Вторая комната".

[silver-silver]

Название: Вторая комната.
Автор: Серебряная.
Бета: -
Пейринг: Наруто/Саске или Саске/Наруто – не суть важно.
Рейтинг: PG.
Жанр: Ангст, hurt/комфорт.
Размер: Драббл.
Саммари (описание): Хорошо ли жить одному?
Состояние: Закончен.
Дисклеймер: Все не мое, а Кишимото.
Предупреждение: слеш, АУ, курим, пьем, мей би ООС.
Размещение: Меня спросите.
От автора: Стиль у меня странный, не всегда понятный. Люблю, наверное, думать и когда думают.

Ключи, четыре поворота, заходим?

Саске нравилось жить одному. Никто не спрашивал, когда он придет, когда уйдет, ел ли сегодня, с каких пор начал курить и не дать ли за это по рукам. Саске нравилось небрежно бросать ключи на кровать, сумку – на пол, не заботясь о том, насколько громким был звук падения и тем более не заботясь о содержимом своего «багажа».
Двухкомнатная квартира для одного человека – это неразумно. К чему нужна эта пустующая вторая с лишним двуспальным ложем. Но, видимо, родители Учихи все-таки надеялись, что он будет жить не один. Ну, хотя бы с братом.
Надеялись, пока были живы.
Саске выбрал сам, ему не нужны были слова утешения или сочувствия. Не нужна была жалость, которую хотели на него вылить многие сокурсники. Он был на грани счастья и умиротворения, когда возвращался вечером в пустую квартиру, и никто не выходил навстречу. Никто не выглядывал из-за дверного косяка, не улыбался устало, вытирая мокрые руки тонким полотенцем. «Саске, будешь ужинать?»
Он разогревал готовую еду из магазина, открывал пакет сока, включал телевизор и молча принимал дозу ежедневного рациона, не слишком обращая внимание на вкус. На экране мелькали новости, которые забывались ровно через шесть минут вместе с проникновением в сознание очередной бездарной рекламы. Надоело – и можно беспрепятственно взять в руки пульт и погасить идола современных одиноких бабушек.
А за окном темнело. Мир затихал, замирал вместе с последними лучами солнца, отраженными тысячами окон, которые мигали прощально, в которые невольно заглядываешь, докуривая на широком балконе вечернюю сигарету.
Можно спать. Саске взбивал подушку, придавая ей объем и мягкость, словно хотел поудобнее в ней утонуть. Стягивал футболку, чистил зубы и выключал свет. Забирался под одеяло, укладываясь на бок, поджимая ноги и опуская голову на согнутую в локте руку. И лишь тогда невольно прислушивался. К прошедшему дню, в котором каждая минута сквозила усталостью и равнодушием. Типично и привычно, но не дарит смысла. К проезжающим по главной дороге машинам, люди, как обычно, спешат к единственно верной точке назначения, к ней идешь не просто по привычке, к ней стремишься, как к исключительно правильному и настоящему. Потому что все прочие цели и стремления иллюзорны. В них нет жизни. Все спешат домой.
У Саске не было такой ереси в голове, он с усмешкой прятал нос в изгибе локтя и пытался заснуть. Темнота – старая знакомая, в ней нет угрозы, она лишь обостряет звуки и притупляет зрение, но, как ни странно, именно сквозь нее начинаешь лучше видеть самые очевидные вещи, которые гасли в солнечном свете.
Мир засыпает, и за закрытой входной дверью больше не услышишь шагов. Тотальное одиночество без возможности сплести для себя хоть какую-то нить для связи с внешним миром. Не привязывая ее к детским голосам перед подъездом, к чужим разговорам у открытых окон и на балконах. Эта жизнь сейчас недоступна. Может быть, поэтому Саске в столь поздний и темный час всегда распрямляет ладонь и прикладывает ее к остывшей стене.
Соседняя комната, пустая, с застеленной двуспальной кроватью. Возле белых штор проступают силуэты, они стараются ступать медленно, чтобы никого не разбудить. Женщина улыбается, расчесывая длинные черные волосы. Она смотрит сквозь недавно тщательно вымытое оконное стекло и видит ночные огни города. Цепочка ярких фонарей вдоль дороги, редкие освещенные комнаты, люди с придуманным и реальным счастьем в долгожданных снах.
Мужчина распрямляет одеяло, садится на край, устало поднимая глаза к потолку. Он редко улыбается, не улыбнется и сейчас, обнимая свою жену за плечи. Ночь способна дарить тоску каждому.
Саске почти видит все это. Понимает примитивность своих фантазий, но видит, каждую секунду ожидая звук шагов к двери, резкий стук или визг тормозов. Он почти чувствует, что не один в пустой квартире, он почти знает, кто сегодня делит с ним эту тишину. И не может заснуть. Падая в спасительную дремоту, с болезненным ударом сердца его снова выбрасывает в темную комнату, заставляя судорожно сжать край одеяла. Они там, за стенкой, лежат, обнявшись на кровати. Наутро будут смятые простыни, стакан с водой на тумбочке и открытое окно. Им не хватает воздуха.
Становится жутко. Кажется, будто стена через секунду заострится по рельефу обоев и порежет ладонь. Ноющей болью проползет от пальцев к груди, а в ванне мама снова будет искать закатившийся за стиральную машинку тюбик с кремом.
Они точно там, перешептываются, смотрят друг на друга, в потолок, в окно, лежат, лежат, лежат, обнявшись на кровати. И Саске не выдерживает, трусливой пулей вылетает из комнаты на балкон, щелкая в темноте зажигалкой, освещая коротким пламенем собственное лицо. И курит, постоянно оглядываясь на дверь.
Летний воздух свеж, недавно неслышно прокапал дождь, даря разгоряченному асфальту прохладу. Сигарета выпускает дым, с каждой затяжкой темнеет фильтр.
Саске может признаться этой темноте, являя ей горькую ухмылку, сжимая в пальцах прихваченный с собою телефон.
- Я жалок. Знаешь, мне страшно, что я не один.
Этот номер первый на дозвоне, а еще Учиха не испытывает никаких мук совести. Не важно, что уже очень поздно. Важно, что все равно сонный голос выдает привычное «алло» и не добавляет грубое «ты вообще видел, сколько сейчас времени?»
И Саске молчит, не желая раскрывать свою тайну этому придурку. Все равно он и так все знает. И, наверное, поэтому сам ищет предлог, чтобы зайти к своему соседу среди ночи.
- Эй, у тебя же есть пицца? Тааааак захотелось.
У Учихи есть пицца, но они даже не достают ее из морозилки. Наруто громко топает в прихожей, широко улыбаясь и вещая какую-то очередную ничего не значащую чушь. Морщится, взглянув на сигарету в тонких пальцах, выражая взглядом мысль «я за здоровый образ жизни». И тут же ее перечеркивает, услужливо протягивая брюнету банку охлажденного пива.
Саске ухмыляется, а Узумаки бросает беглый, но внимательный взгляд на закрытую дверь второй комнаты. Потом они неторопливо выливают в себя по ноль-пять горькой жидкости, чтобы это можно было отнести в собственной системе жизненных происшествий к критерию «смягчающее обстоятельство». Но ничего не происходит. Саске кутается в одеяло и закрывает глаза, в надежде успеть заснуть до того, как Наруто допьет банку и уйдет досматривать собственные сны. Сжимается от того, что снова начинает чувствовать силуэты за стеной, снова почти видит, как им нечем дышать, как их уже не спасает открытое окно.
А потом, как собственное нежданное спасение, реальное, физическое, теплое прикосновение. Чужое дыхание куда-то в шею, Наруто даже не выдает никаких предлогов и оправданий. Он просто вжимается лбом в спину Учихи, будто сам ищет утешения, а не утешает. Касается плеча, и Саске постыдным порывом поворачивается к нему и утыкается носом в грудную клетку. Темнота прекрасна. И можно расслабить ладонь и прижать ее не к холодной стене, а к чужому теплу, там, под футболкой, кожей и ребрами бьется сердце. И это не уйдет с рассветом.
Наверное, это можно себе простить. То, что засыпаешь в чьих-то руках, которые так заботливо прижимают к себе, не отпускают в дремоту личного одиночества. То, что все-таки попросил помощи, пусть даже без слов. То, что так спокойно, так правильно, словно жизнь и смысл ощущаются только сейчас. То, что чужие ладони успокаивающе поглаживают по спине, а ты сам непроизвольно сжимаешь материал чужой футболки. И засыпаешь, расслабляясь в его руках, убаюкиваясь его дыханием и его заботой. Можно простить. Если это Наруто.
И, наверное, теперь уже жаль, что рассвет так скоро. Саске по-прежнему нравится жить одному.
Но вот заснуть один он уже не может.