Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Когда-то просила вас угадать, кто мой любимый персонаж из Гарри Поттера. Я не помню, кто-нибудь угадал?
В любом случае решила выложить сюда свой первый в жизни фик, надеюсь, он не позорный). Я не знаю, правил написания подобных вещей, просто пишу и все.
Немного информации о каноне для ввода в курс дела.Я взяла персонажа по имени Ремус Люпин. В книгах по ГП он представлен как уже взрослый дядя, учитель и в добавок ко всему оборотень, что доставляет ему массу неудобств.
Я же излагаю его жизнь в более раннем возрасте, а именно, когда он был мальчиком, юношей и т.д.
Немного из канона.
Ремус учился в школе волшебства "Хогвартс" (там все волшебники как бы учатся собственно волшебству), в школе дружил с тремя ребятами и носил прозвище "Лунатик". Ребята: Джеймс Поттер - будущий отец Гарри Поттера, Сириус Блэк - будущий невиновный заключенный магической тюрьмы, Питер Петтигрю - будущий предатель. Они именовали себя Мародерами).
Все, пояснения закончены, думаю, кому станет интересно или же захочется побольше понять, можно набрать в Яндексе или Гугле.
И, собственно, три главы на пробу. Сюда выкладываю не для себя абсолютно, а для вас). Поэтому если никого не заинтересует, больше выкладывать не буду. А если заинтересует, - информируйте, и я продолжу).
Приятного прочтения.
Глава 1. Вдоль дороги.
Моя мама не могла поверить, что это случилось с нами. Она говорила: "Происходит лишь то, во что веришь". Но ведь она верила только в хорошее.
Тот день был совсем обычным. 5 апреля 1966 года. Отец вернулся с работы пораньше, был весел и улыбчив. С гордостью смотря, как я рисую что-то на листе бумаги, он постукивал вилкой по столу в ожидании ужина.
Вечер подкрался незаметно. Как маленькая черная кошка он прошмыгнул в приоткрытую дверь и потерся о мои ноги. Тихонько улегся рядом и принялся медленно выпускать когти из мягких подушечек на лапках, не отрывая от меня взгляд.
- Джон, посмотри, какая яркая луна! Смотрю на нее, и хочется танцевать.
- Давай немного прогуляемся вдоль дороги? Сынок, пошли с нами.
Вдоль дороги. Мне ее не забыть. Как не забыть и те горящие желтые глаза, что резко оказались так близко. Те огромные грязные клыки, с которых стекала вязкая слюна и капала мне на грудь. Крик матери, мощный удар серой лапы с загнутыми острыми когтями, кровь, мамина кровь, которая, стекая на землю, смешивалась с моей.
Это был не волк, это было чудовище. Оно впивалось зубами в мое плечо, подбираясь все ближе к шее, царапало когтями грудь в таком бешенстве, что я не знаю, как после этого просто остался жив. Хотя, быть может, оно хотело меня помучить, растягивало удовольствие, игралось.
- Они будут жить?
- Да.
- Все будет как прежде?
- Нет.
Очнувшись в больнице, я сразу понял: что-то не так. Что-то не так у меня внутри. Это не заглушала даже нестерпимая боль от полученных в мое первое страшное полнолуние ран. Будто во мне поселилось что-то темное и необузданное, но запертое. Крепко запертое человеческим телом и разумом. Пока.
Оно то горько скулило, то бешено рычало, заставляя сердце сжиматься от непонятного страха, заставляя ненавидеть, плакать. Мне хотелось умереть, лишь бы это не чувствовать.
Джон присел на стул рядом с кроватью сына. Мальчик молча проследил весь его путь от двери и лишь теперь закрыл глаза.
- Как ты? – голос был предательски хриплым.
- Мне больно. Как мама?
- Она еще не пришла в себя. Я был у нее только что…
Молчание, тяжелое, вязкое повисло в больничной палате. Джон не узнавал своего сына, он никогда не видел его таким. Таким безразличным. За окном была весна, ее дыхание вместе с теплым ветром струилось через открытое окно, грело, бодрило, но не находило отклика ни в глазах ребенка, ни в глазах взрослого, который обхватив голову руками, молча смотрел в пол.
- Отдыхай. Я скоро вернусь.
Семь шагов до двери и…
- Папа!
Джон обернулся. Его сын, чуть приподнявшись на дрожащих руках и кривясь от боли, плакал.
- Папа, кем я стал? Скажи мне, папа.
Кем я стал? Мы стали. Я не сразу получил ответ на этот вопрос. А когда отец, наконец, смог мне все рассказать, я и сам уже успел почувствовать в себе ответ. Как я ненавижу это слово. "Оборотень". Звучит как клеймо, как приговор. Звучит как "чудовище". Я ведь и сам так его тогда назвал.
Вокруг столько запахов и звуков, что постоянно кружится голова. Одно я понял точно: жить так – невозможно. Жить так – неправильно. Жить так – я не хочу. Но ничего не могу изменить.
- Это не мой сын!
- Мистер, успокойтесь, пожалуйста. Вам нужно успокоиться.
- Это не мой сын, разве вы не видите! Мой сын умер! Умер! Я их всех потерял… Мой сын, моя жена…
Меня зовут Ремус Люпин. Дата смерти и вторая дата рождения – 5 апреля 1966 года.
Глава 2. 5 мая 1966 год.
Мама умерла в первое же полнолуние. Не выдержало сердце, да и раны, нанесенные слабому телу во время буйства зверя, довершили дело, обеспечив летальный исход. Мам, тебя больше нет.
Я ни разу не видел мать после нападения. Я бы смог ей помочь, ведь то страшное, что погубило ее, жило и во мне. Но я выжил.
Меня поместили в особо укрепленный подвал, стены были серого цвета с множеством царапин разной толщины и глубины. Я сидел, прислонившись спиной к холодному камню, и ждал. На противоположной стене царапины сплетались в особый причудливый узор, и я все пытался представить, на что это могло бы быть похоже. Пожалуй, больше всего – на бабочку, попавшую в паутину.
Было дико страшно. Я боялся боли, боялся того, что могу исчезнуть, хотя и знал: этого не случится. Я не исчезну. Волк запрет меня в своем теле, как я запирал его в своем на протяжении долгого месяца. О, как же он был зол на меня, как меня ненавидел.
Ярость накатывалась волнами, и я в отчаянии принимался кусать себе пальцы, чтобы не закричать. Крик казался мне чем-то постыдным.
В голове грохотал и звенел огромный серебряный колокол, температура быстро поднималась, покрывая пеленой и без того мутное сознание. Теперь я отчетливо его слышал. Этот, исходящий из самой глубины сердца, вой.
Волк рвал меня, раздирал кожу изнутри, рычал и скалился в каком-то неописуемом экстазе, с необузданной жаждой мести и крови. Все тело горело, как на костре для ведьм, я слышал малейший шорох, чьи-то быстрые шаги по коридору двумя этажами выше, чей-то разговор на повышенных тонах на улице рядом с больничными палатами.
Но что хуже всего – я услышал ее. Ее шепот прямо мне в ухо: "Лунное создание. Я твоя хозяйка, волк". У луны отвратительный сладкий голос, который сковывает лучше и крепче всякого льда.
Мир кружился. Казалось, что стены вот-вот раздавят меня, а потолок рухнет на голову.
Я закричал. Все тело покрылось густой серой шерстью, глаза блеснули двумя желтыми кругами.
Я волк. Я больше не человек. Я больше не Ремус. Я…
- … чудовище! Как вы не понимаете?! Я не собираюсь жить в одном доме со зверем! Я не собираюсь жить с подделкой!
- Мистер Люпин, успокойтесь. Вся эта ситуация очень тяжелая, сложная, я понимаю. Но прошло уже полгода, и мы не можем содержать его в больнице вечно.
- Это болезнь, - добавляет сидящий рядом молодой врач. – Некоторые болезни способны вызывать у людей физические изменения, а также изменения психики. Но они все равно остаются болезнями.
- Вы слышите, что я вам говорю?! Я не собираюсь. Сделайте с ним что-нибудь. Вы сами говорили, что теперь он опасен. Усыпите, в конце концов!
За дверью в коридоре сидит мальчик, ему шесть с половиной лет, и он слышит каждое слово. Его руки небрежно перевязаны бинтами, а на щеке красуется свежий порез. Мальчик знает, что теперь у него больше нет семьи.
Хоть отец и предлагал врачам меня усыпить, сам сделать этого не мог. Через полгода после нападения я вернулся домой. В первый день я долго лежал на кровати, разглядывая черно-белую фотографию, сделанную примерно год назад. На ней мы живы и счастливы, хотя тогда об этом и не знали. Папа, улыбаясь, смотрит в камеру, качая головой в такт звучащей в парке песне, мама держится одной рукой за его плечо, другой обнимает меня. А я стою, вытянувшись как оловянный солдатик, и гордо сжимаю в руке отцовскую волшебную палочку.
Отец со мной почти не разговаривал. Почти. Иногда он приходил ко мне поздно ночью и начинал что-то торопливо рассказывать. Изредка дрожаще улыбаясь, он словно изливал душу, хотя скорее не мне, а воспоминанию обо мне. Он приходил так, как приходят к могиле одинокие теперь люди, чтобы поделится чем-то с близким, но ушедшим человеком. И я молча лежал с закрытыми глазами. Как и положено покойнику.
- Ремус, верно?
Идущий по дороге мальчик с удивлением останавливается. Вот уже год с ним никто не заговаривал, а уж тем более не называл по имени. Оскорбляющие, злые выкрики, подкрепляемые забрасыванием гнилыми палками не в счет.
- Верно.
- Не уделишь старику одну минутку?
Сгорбленная серая фигура на засыпанной снегом лавочке не вызывает у Ремуса чувство тревоги или опасения. Он незаметно втягивает в себя наполненный запахами воздух и прислушивается. Это не похоже на засаду или что-то в этом духе. Опасности нет.
- Конечно.
Он сходит с дороги и через пару секунд неподвижно замирает перед стариком.
- Мы с тобой уже знакомы, Ремус, хотя, возможно, ты успел меня позабыть. Твоя мать иногда приходила в мой дом, послушать игру на пианино. И даже пару раз приводила тебя с собой. Я Арчибальд Валлер, местные мальчишки не без причины прозвали меня Слепой.
Старик поднял на мальчика белесые глаза и улыбнулся.
- Вы… что-то хотели у меня спросить?
- Нет.
- Вам что-то от меня нужно?
- Нет.
Ремус непонимающе смотрит на странного слепого человека.
- Тогда я пойду.
Он поправляет сумку, сползающую с плеча и, поворачиваясь спиной, делает осторожный шаг к дороге.
-Ремус. Поговоришь со мной?
На дворе весна. Вода капает с крыш, наполняя улицу мелодичным звоном и свежестью.
- А еще у меня раньше жила кошка. Я почти каждый день по неосторожности наступал ей на хвост, а она орала не своим голосом. Я ее прекрасно понимаю – больно все-таки. Но каждый вечер она приходила ко мне и сворачивалась клубочком на кровати. Очень ее любил.
- А она вас?
- И она меня, иначе не приходила бы, верно?
- Кто поймет этих кошек.
Они сидят на деревянной лавочке между домами. Слепой старик и мальчик. Поначалу проходящие мимо люди бросали на них презрительные взгляды: воистину прокаженный тянется к прокаженному, но потом махнули рукой и старались не думать об этих двоих. Тем более что один из них скоро должен был умереть от старости, а о смерти второго молил чуть ли весь поселок. Людям хотелось жить без страха.
- А ты кого лучше понимаешь кошек или собак?
- Я никого не понимаю.
До полнолуния шесть дней, до дня рождения отца мальчика – пять.
- Мистер Валлер, вам, правда, не страшно, не противно? Со мной общаться.
- Мне приятно с тобой общаться, Ремус. Ты очень славный.
Мистер Валлер был замечательным. Он был первым, кто заговорил со мной, он был первым, кто показал мне, что я все еще человек.
Возможно, если бы не он, я бы ушел в тот вечер.
Я возвращался домой, вернее, возвращался в дом, в котором жил, и кто-то преградил мне дорогу. Это был коренастый мужчина с безумными глазами. Он по-звериному оскалил желтые зубы и наклонился ко мне: "Здравствуй, мой маленький волчонок. Приятно снова видеть тебя в добром здравии". Мне не нужно было спрашивать: кто вы. Я почувствовал, я почуял. Этот запах навечно запечатлился в моей памяти. Запах чудовища, запах убийцы. Запах моего волчьего отца.
Я ненавидел, и ему было это приятно. Его серые глаза жадно проникали ко мне в душу и будили там зверя. Он просыпался как по зову. Поднимался на все четыре лапы и хищно скалился. Он царапал меня изнутри. И тогда я думал: мне нужно научиться с этим жить, мне нужно научиться укрощать.
Глава 3. Кличка.
- Не спеши и не трясись, - Фенрир гоготнул, звучно облизнулся и сел прямо на землю. Цепкими пальцами он ухватил Ремуса за край вязаной кофты и резко дернул вниз, заставляя сесть рядом.
- Злишься, волчонок, или боишься?
- Не смейте меня так называть, - тихо прошептал мальчик.
- Что-что? – оборотень наигранно приставил ладонь к уху. – Не смейте? Ты еще и на "вы" ко мне? Может, назовешь меня мистером?
Фенрир оскалился и с хрустом расправил спину. Медленно темнело. Заходящее солнце осветило спутанные волосы, окрасив их в спело алый цвет. Как пламя костра. "Гореть тебе в аду".
- Запомни. У волков ничего подобного нет. Есть вожак, и есть стая. Я и моя стая. Заруби себе на носу.
Он резко ткнул мальчика в лоб, отчего тот упал на спину, ударившись головой о твердую землю. Грейбэк снова гоготнул и, когда юный Люпин снова выпрямился, наклонился к самому его уху и зашептал: "Это новая жизнь, Ремус, новые возможности, теперь ты нечто большее, чем просто человек. Теперь ты отличаешься от всего этого жалкого мусора, называющего себя людьми, сидящего каждый в своей конуре, поджав хвост. Но хвоста-то у них нет!" Мужчина громко хохотнул и продолжил: "Уверяю тебя, они не достойны жалости, ты ведь не стал бы жалеть мышей, гадящих и ворующих запасы у тебя в подвале. Ты бы поставил мышеловки, ты бы купил отраву. Так вот, мышеловка для людей – полнолуние, отрава – твои клыки".
Ремус сидел на земле, широко раскрыв глаза. Он был абсолютно не согласен со словами этого чудовища. Он – нет. Волк – да. Волк был всеми лапами за убийство людей, за их смерть, за мышеловки и отраву.
- Ты еще увидишь всю глупость и порочность людей. Почему ты до сих пор их всех не ненавидишь? Или тебе мало камней, летящих вслед, едва выходишь за порог своего… - противный смешок. – Дома.
- Порочность? А ты мнишь себя святым? – протест души вызвал смелость, смелость ярость, а ярость – ненависть.
- Я вожак. Ты обязан считать меня правым во всем. Убийство других не делает животное злым, оно делает его сильным.
- Ты человек.
- Я волк.
Фенрир поднимается на ноги.
- Ты будешь в моей стае, - это не звучит как вопрос, скорее, как утверждение. – Скоро. Я не просто так оставил тебя в живых. Убивать тебя было приятно, но вот что: мне до смерти нравится твоя кровь. Она имеет почти такой же запах, как и моя. Учти.
Оборотень поднимается на ноги и быстро идет прочь, к лесу. Ремус остается сидеть на земле, не поднимая головы, не поднимая глаз, опустив руки.
- Ах, да, волчонок! – уже издали кричит Грейбэк. – Я дам тебе кличку. С этого дня ты Чужой!
Это новая жизнь, новые возможности, теперь я нечто большее, чем просто человек. Да, Фенрир, нечто большее и нечто более чудовищное. Сейчас я и сам не понимаю, как тогда не сломался. Детская, неокрепшая душа лучше впитывает в себя зло и ненависть ко всему человечеству, которое не готово принять ничто резко отличающееся от общепринятого стандарта. Ни тогда, ни сейчас, ни в будущем.
Ради чего все было. Желание остаться человеком вопреки всему, желание просто остаться самим собой. Не умереть. Чтобы отец, наконец, понял, что я все еще жив. Чтобы снова назвал меня своим сыном.
25 октября 1967 года он привел в дом женщину. Было странно видеть у нас в доме постороннего человека. Было странно слышать чей-то смех и видеть улыбку отца.
- Бог мой, какой большой у тебя дом, - женщина восторженно улыбается, проводя рукой по крепким деревянным перилам. – Есть чем гордиться.
На ходу она снимает с себя легкий осенний плащ и вещает его на стул.
- И так чистенько здесь, аккуратно.
- А ты думала, вдовец не умеет поддерживать дом в чистоте, - в глазах мужчины ни капли тоски, он улыбается.
- Брось, Джон, - женщина легко касается его руки. – Я была полностью уверена, что ты весьма хозяйственный.
Наверху скрипит дверь, и на лестнице появляется мальчик лет семи-восьми. Он, словно не веря своим глазам, начинает осторожно спускаться вниз по лестнице, но затем замирает на одной из ступенек.
- Джон! – женщина в недоумении поворачивается к мужчине. – Ты ведь говорил, что твой сын и жена умерли. Кто это?
- Никто.
Раньше, каждый вечер мама читала мне книги. О героях, которые непременно побеждали, несмотря на все преграды и трудности, про удивительных волшебных существ, которые были страшные с виду, но очень добрые. И их все любили. "Не важно, как ты выглядишь, важно, кто ты есть внутри, в душе". Мама, внутри я волк, снаружи – человек. Что мне теперь делать?
После того случая с женщиной у лестницы я старался как можно реже выходить из комнаты. В доме было много книг, и я прочитал их все по нескольку раз. Засыпая вечером на желтых, приятно пахнувших страницах, я чувствовал себя как никогда спокойным и защищенным. Утром, перебирая в памяти прочитанные слова и фразы, я начинал путать их со своими собственными настоящими воспоминаниями.
Как тонко ты подметил, Фенрир. Чужой. Лучше клички для меня просто не придумаешь.
Мистер Валлер умер 5 января 1968 года. Последней историей, которую он успел мне рассказать, был сказ про черного единорога.
"Человек может увидеть его всего один раз в жизни. В ту минуту, когда в твоей душе не останется ничего кроме отчаяния. И тогда он придет и даст право выбора. Либо уйти с ним, либо остаться. И все уходят".
- Тогда в чем заключается право выбора? Ведь все уходят за ним.
- В самом факте.
- Сказки.
Старик улыбается и, совсем как ребенок, подставляет ладони, падающему на них, снегу.
- Ты бы ушел за ним?
- Уйти – значит умереть?
- Уйти – значит уйти. Мертвые не ходят.
- Нужно будет идти вечно?
- Да. Вечно и только вперед. Но ты будешь освобожден от всех земных тягот, от всех земных чувств. Тебе будет легко. И никакого отчаяния.
- Но вечно?
- Вечно.
- Я бы не пошел.
Наверняка, кто-то придумывает все эти старинные легенды, посыпает пылью, а потом "нечаянно" находит их и восклицает: "Смотрите, это же древняя легенда!" Я не верю в подобное. Людям всегда свойственно придумывать что-то, чтобы легче дышалось. Хотя бы на время. Я же, когда мне хочется дышать, – открываю окно. И книгу.
В любом случае решила выложить сюда свой первый в жизни фик, надеюсь, он не позорный). Я не знаю, правил написания подобных вещей, просто пишу и все.
Немного информации о каноне для ввода в курс дела.Я взяла персонажа по имени Ремус Люпин. В книгах по ГП он представлен как уже взрослый дядя, учитель и в добавок ко всему оборотень, что доставляет ему массу неудобств.
Я же излагаю его жизнь в более раннем возрасте, а именно, когда он был мальчиком, юношей и т.д.
Немного из канона.
Ремус учился в школе волшебства "Хогвартс" (там все волшебники как бы учатся собственно волшебству), в школе дружил с тремя ребятами и носил прозвище "Лунатик". Ребята: Джеймс Поттер - будущий отец Гарри Поттера, Сириус Блэк - будущий невиновный заключенный магической тюрьмы, Питер Петтигрю - будущий предатель. Они именовали себя Мародерами).
Все, пояснения закончены, думаю, кому станет интересно или же захочется побольше понять, можно набрать в Яндексе или Гугле.
И, собственно, три главы на пробу. Сюда выкладываю не для себя абсолютно, а для вас). Поэтому если никого не заинтересует, больше выкладывать не буду. А если заинтересует, - информируйте, и я продолжу).
Приятного прочтения.
Глава 1. Вдоль дороги.
Моя мама не могла поверить, что это случилось с нами. Она говорила: "Происходит лишь то, во что веришь". Но ведь она верила только в хорошее.
Тот день был совсем обычным. 5 апреля 1966 года. Отец вернулся с работы пораньше, был весел и улыбчив. С гордостью смотря, как я рисую что-то на листе бумаги, он постукивал вилкой по столу в ожидании ужина.
Вечер подкрался незаметно. Как маленькая черная кошка он прошмыгнул в приоткрытую дверь и потерся о мои ноги. Тихонько улегся рядом и принялся медленно выпускать когти из мягких подушечек на лапках, не отрывая от меня взгляд.
- Джон, посмотри, какая яркая луна! Смотрю на нее, и хочется танцевать.
- Давай немного прогуляемся вдоль дороги? Сынок, пошли с нами.
Вдоль дороги. Мне ее не забыть. Как не забыть и те горящие желтые глаза, что резко оказались так близко. Те огромные грязные клыки, с которых стекала вязкая слюна и капала мне на грудь. Крик матери, мощный удар серой лапы с загнутыми острыми когтями, кровь, мамина кровь, которая, стекая на землю, смешивалась с моей.
Это был не волк, это было чудовище. Оно впивалось зубами в мое плечо, подбираясь все ближе к шее, царапало когтями грудь в таком бешенстве, что я не знаю, как после этого просто остался жив. Хотя, быть может, оно хотело меня помучить, растягивало удовольствие, игралось.
- Они будут жить?
- Да.
- Все будет как прежде?
- Нет.
Очнувшись в больнице, я сразу понял: что-то не так. Что-то не так у меня внутри. Это не заглушала даже нестерпимая боль от полученных в мое первое страшное полнолуние ран. Будто во мне поселилось что-то темное и необузданное, но запертое. Крепко запертое человеческим телом и разумом. Пока.
Оно то горько скулило, то бешено рычало, заставляя сердце сжиматься от непонятного страха, заставляя ненавидеть, плакать. Мне хотелось умереть, лишь бы это не чувствовать.
Джон присел на стул рядом с кроватью сына. Мальчик молча проследил весь его путь от двери и лишь теперь закрыл глаза.
- Как ты? – голос был предательски хриплым.
- Мне больно. Как мама?
- Она еще не пришла в себя. Я был у нее только что…
Молчание, тяжелое, вязкое повисло в больничной палате. Джон не узнавал своего сына, он никогда не видел его таким. Таким безразличным. За окном была весна, ее дыхание вместе с теплым ветром струилось через открытое окно, грело, бодрило, но не находило отклика ни в глазах ребенка, ни в глазах взрослого, который обхватив голову руками, молча смотрел в пол.
- Отдыхай. Я скоро вернусь.
Семь шагов до двери и…
- Папа!
Джон обернулся. Его сын, чуть приподнявшись на дрожащих руках и кривясь от боли, плакал.
- Папа, кем я стал? Скажи мне, папа.
Кем я стал? Мы стали. Я не сразу получил ответ на этот вопрос. А когда отец, наконец, смог мне все рассказать, я и сам уже успел почувствовать в себе ответ. Как я ненавижу это слово. "Оборотень". Звучит как клеймо, как приговор. Звучит как "чудовище". Я ведь и сам так его тогда назвал.
Вокруг столько запахов и звуков, что постоянно кружится голова. Одно я понял точно: жить так – невозможно. Жить так – неправильно. Жить так – я не хочу. Но ничего не могу изменить.
- Это не мой сын!
- Мистер, успокойтесь, пожалуйста. Вам нужно успокоиться.
- Это не мой сын, разве вы не видите! Мой сын умер! Умер! Я их всех потерял… Мой сын, моя жена…
Меня зовут Ремус Люпин. Дата смерти и вторая дата рождения – 5 апреля 1966 года.
Глава 2. 5 мая 1966 год.
Мама умерла в первое же полнолуние. Не выдержало сердце, да и раны, нанесенные слабому телу во время буйства зверя, довершили дело, обеспечив летальный исход. Мам, тебя больше нет.
Я ни разу не видел мать после нападения. Я бы смог ей помочь, ведь то страшное, что погубило ее, жило и во мне. Но я выжил.
Меня поместили в особо укрепленный подвал, стены были серого цвета с множеством царапин разной толщины и глубины. Я сидел, прислонившись спиной к холодному камню, и ждал. На противоположной стене царапины сплетались в особый причудливый узор, и я все пытался представить, на что это могло бы быть похоже. Пожалуй, больше всего – на бабочку, попавшую в паутину.
Было дико страшно. Я боялся боли, боялся того, что могу исчезнуть, хотя и знал: этого не случится. Я не исчезну. Волк запрет меня в своем теле, как я запирал его в своем на протяжении долгого месяца. О, как же он был зол на меня, как меня ненавидел.
Ярость накатывалась волнами, и я в отчаянии принимался кусать себе пальцы, чтобы не закричать. Крик казался мне чем-то постыдным.
В голове грохотал и звенел огромный серебряный колокол, температура быстро поднималась, покрывая пеленой и без того мутное сознание. Теперь я отчетливо его слышал. Этот, исходящий из самой глубины сердца, вой.
Волк рвал меня, раздирал кожу изнутри, рычал и скалился в каком-то неописуемом экстазе, с необузданной жаждой мести и крови. Все тело горело, как на костре для ведьм, я слышал малейший шорох, чьи-то быстрые шаги по коридору двумя этажами выше, чей-то разговор на повышенных тонах на улице рядом с больничными палатами.
Но что хуже всего – я услышал ее. Ее шепот прямо мне в ухо: "Лунное создание. Я твоя хозяйка, волк". У луны отвратительный сладкий голос, который сковывает лучше и крепче всякого льда.
Мир кружился. Казалось, что стены вот-вот раздавят меня, а потолок рухнет на голову.
Я закричал. Все тело покрылось густой серой шерстью, глаза блеснули двумя желтыми кругами.
Я волк. Я больше не человек. Я больше не Ремус. Я…
- … чудовище! Как вы не понимаете?! Я не собираюсь жить в одном доме со зверем! Я не собираюсь жить с подделкой!
- Мистер Люпин, успокойтесь. Вся эта ситуация очень тяжелая, сложная, я понимаю. Но прошло уже полгода, и мы не можем содержать его в больнице вечно.
- Это болезнь, - добавляет сидящий рядом молодой врач. – Некоторые болезни способны вызывать у людей физические изменения, а также изменения психики. Но они все равно остаются болезнями.
- Вы слышите, что я вам говорю?! Я не собираюсь. Сделайте с ним что-нибудь. Вы сами говорили, что теперь он опасен. Усыпите, в конце концов!
За дверью в коридоре сидит мальчик, ему шесть с половиной лет, и он слышит каждое слово. Его руки небрежно перевязаны бинтами, а на щеке красуется свежий порез. Мальчик знает, что теперь у него больше нет семьи.
Хоть отец и предлагал врачам меня усыпить, сам сделать этого не мог. Через полгода после нападения я вернулся домой. В первый день я долго лежал на кровати, разглядывая черно-белую фотографию, сделанную примерно год назад. На ней мы живы и счастливы, хотя тогда об этом и не знали. Папа, улыбаясь, смотрит в камеру, качая головой в такт звучащей в парке песне, мама держится одной рукой за его плечо, другой обнимает меня. А я стою, вытянувшись как оловянный солдатик, и гордо сжимаю в руке отцовскую волшебную палочку.
Отец со мной почти не разговаривал. Почти. Иногда он приходил ко мне поздно ночью и начинал что-то торопливо рассказывать. Изредка дрожаще улыбаясь, он словно изливал душу, хотя скорее не мне, а воспоминанию обо мне. Он приходил так, как приходят к могиле одинокие теперь люди, чтобы поделится чем-то с близким, но ушедшим человеком. И я молча лежал с закрытыми глазами. Как и положено покойнику.
- Ремус, верно?
Идущий по дороге мальчик с удивлением останавливается. Вот уже год с ним никто не заговаривал, а уж тем более не называл по имени. Оскорбляющие, злые выкрики, подкрепляемые забрасыванием гнилыми палками не в счет.
- Верно.
- Не уделишь старику одну минутку?
Сгорбленная серая фигура на засыпанной снегом лавочке не вызывает у Ремуса чувство тревоги или опасения. Он незаметно втягивает в себя наполненный запахами воздух и прислушивается. Это не похоже на засаду или что-то в этом духе. Опасности нет.
- Конечно.
Он сходит с дороги и через пару секунд неподвижно замирает перед стариком.
- Мы с тобой уже знакомы, Ремус, хотя, возможно, ты успел меня позабыть. Твоя мать иногда приходила в мой дом, послушать игру на пианино. И даже пару раз приводила тебя с собой. Я Арчибальд Валлер, местные мальчишки не без причины прозвали меня Слепой.
Старик поднял на мальчика белесые глаза и улыбнулся.
- Вы… что-то хотели у меня спросить?
- Нет.
- Вам что-то от меня нужно?
- Нет.
Ремус непонимающе смотрит на странного слепого человека.
- Тогда я пойду.
Он поправляет сумку, сползающую с плеча и, поворачиваясь спиной, делает осторожный шаг к дороге.
-Ремус. Поговоришь со мной?
На дворе весна. Вода капает с крыш, наполняя улицу мелодичным звоном и свежестью.
- А еще у меня раньше жила кошка. Я почти каждый день по неосторожности наступал ей на хвост, а она орала не своим голосом. Я ее прекрасно понимаю – больно все-таки. Но каждый вечер она приходила ко мне и сворачивалась клубочком на кровати. Очень ее любил.
- А она вас?
- И она меня, иначе не приходила бы, верно?
- Кто поймет этих кошек.
Они сидят на деревянной лавочке между домами. Слепой старик и мальчик. Поначалу проходящие мимо люди бросали на них презрительные взгляды: воистину прокаженный тянется к прокаженному, но потом махнули рукой и старались не думать об этих двоих. Тем более что один из них скоро должен был умереть от старости, а о смерти второго молил чуть ли весь поселок. Людям хотелось жить без страха.
- А ты кого лучше понимаешь кошек или собак?
- Я никого не понимаю.
До полнолуния шесть дней, до дня рождения отца мальчика – пять.
- Мистер Валлер, вам, правда, не страшно, не противно? Со мной общаться.
- Мне приятно с тобой общаться, Ремус. Ты очень славный.
Мистер Валлер был замечательным. Он был первым, кто заговорил со мной, он был первым, кто показал мне, что я все еще человек.
Возможно, если бы не он, я бы ушел в тот вечер.
Я возвращался домой, вернее, возвращался в дом, в котором жил, и кто-то преградил мне дорогу. Это был коренастый мужчина с безумными глазами. Он по-звериному оскалил желтые зубы и наклонился ко мне: "Здравствуй, мой маленький волчонок. Приятно снова видеть тебя в добром здравии". Мне не нужно было спрашивать: кто вы. Я почувствовал, я почуял. Этот запах навечно запечатлился в моей памяти. Запах чудовища, запах убийцы. Запах моего волчьего отца.
Я ненавидел, и ему было это приятно. Его серые глаза жадно проникали ко мне в душу и будили там зверя. Он просыпался как по зову. Поднимался на все четыре лапы и хищно скалился. Он царапал меня изнутри. И тогда я думал: мне нужно научиться с этим жить, мне нужно научиться укрощать.
Глава 3. Кличка.
- Не спеши и не трясись, - Фенрир гоготнул, звучно облизнулся и сел прямо на землю. Цепкими пальцами он ухватил Ремуса за край вязаной кофты и резко дернул вниз, заставляя сесть рядом.
- Злишься, волчонок, или боишься?
- Не смейте меня так называть, - тихо прошептал мальчик.
- Что-что? – оборотень наигранно приставил ладонь к уху. – Не смейте? Ты еще и на "вы" ко мне? Может, назовешь меня мистером?
Фенрир оскалился и с хрустом расправил спину. Медленно темнело. Заходящее солнце осветило спутанные волосы, окрасив их в спело алый цвет. Как пламя костра. "Гореть тебе в аду".
- Запомни. У волков ничего подобного нет. Есть вожак, и есть стая. Я и моя стая. Заруби себе на носу.
Он резко ткнул мальчика в лоб, отчего тот упал на спину, ударившись головой о твердую землю. Грейбэк снова гоготнул и, когда юный Люпин снова выпрямился, наклонился к самому его уху и зашептал: "Это новая жизнь, Ремус, новые возможности, теперь ты нечто большее, чем просто человек. Теперь ты отличаешься от всего этого жалкого мусора, называющего себя людьми, сидящего каждый в своей конуре, поджав хвост. Но хвоста-то у них нет!" Мужчина громко хохотнул и продолжил: "Уверяю тебя, они не достойны жалости, ты ведь не стал бы жалеть мышей, гадящих и ворующих запасы у тебя в подвале. Ты бы поставил мышеловки, ты бы купил отраву. Так вот, мышеловка для людей – полнолуние, отрава – твои клыки".
Ремус сидел на земле, широко раскрыв глаза. Он был абсолютно не согласен со словами этого чудовища. Он – нет. Волк – да. Волк был всеми лапами за убийство людей, за их смерть, за мышеловки и отраву.
- Ты еще увидишь всю глупость и порочность людей. Почему ты до сих пор их всех не ненавидишь? Или тебе мало камней, летящих вслед, едва выходишь за порог своего… - противный смешок. – Дома.
- Порочность? А ты мнишь себя святым? – протест души вызвал смелость, смелость ярость, а ярость – ненависть.
- Я вожак. Ты обязан считать меня правым во всем. Убийство других не делает животное злым, оно делает его сильным.
- Ты человек.
- Я волк.
Фенрир поднимается на ноги.
- Ты будешь в моей стае, - это не звучит как вопрос, скорее, как утверждение. – Скоро. Я не просто так оставил тебя в живых. Убивать тебя было приятно, но вот что: мне до смерти нравится твоя кровь. Она имеет почти такой же запах, как и моя. Учти.
Оборотень поднимается на ноги и быстро идет прочь, к лесу. Ремус остается сидеть на земле, не поднимая головы, не поднимая глаз, опустив руки.
- Ах, да, волчонок! – уже издали кричит Грейбэк. – Я дам тебе кличку. С этого дня ты Чужой!
Это новая жизнь, новые возможности, теперь я нечто большее, чем просто человек. Да, Фенрир, нечто большее и нечто более чудовищное. Сейчас я и сам не понимаю, как тогда не сломался. Детская, неокрепшая душа лучше впитывает в себя зло и ненависть ко всему человечеству, которое не готово принять ничто резко отличающееся от общепринятого стандарта. Ни тогда, ни сейчас, ни в будущем.
Ради чего все было. Желание остаться человеком вопреки всему, желание просто остаться самим собой. Не умереть. Чтобы отец, наконец, понял, что я все еще жив. Чтобы снова назвал меня своим сыном.
25 октября 1967 года он привел в дом женщину. Было странно видеть у нас в доме постороннего человека. Было странно слышать чей-то смех и видеть улыбку отца.
- Бог мой, какой большой у тебя дом, - женщина восторженно улыбается, проводя рукой по крепким деревянным перилам. – Есть чем гордиться.
На ходу она снимает с себя легкий осенний плащ и вещает его на стул.
- И так чистенько здесь, аккуратно.
- А ты думала, вдовец не умеет поддерживать дом в чистоте, - в глазах мужчины ни капли тоски, он улыбается.
- Брось, Джон, - женщина легко касается его руки. – Я была полностью уверена, что ты весьма хозяйственный.
Наверху скрипит дверь, и на лестнице появляется мальчик лет семи-восьми. Он, словно не веря своим глазам, начинает осторожно спускаться вниз по лестнице, но затем замирает на одной из ступенек.
- Джон! – женщина в недоумении поворачивается к мужчине. – Ты ведь говорил, что твой сын и жена умерли. Кто это?
- Никто.
Раньше, каждый вечер мама читала мне книги. О героях, которые непременно побеждали, несмотря на все преграды и трудности, про удивительных волшебных существ, которые были страшные с виду, но очень добрые. И их все любили. "Не важно, как ты выглядишь, важно, кто ты есть внутри, в душе". Мама, внутри я волк, снаружи – человек. Что мне теперь делать?
После того случая с женщиной у лестницы я старался как можно реже выходить из комнаты. В доме было много книг, и я прочитал их все по нескольку раз. Засыпая вечером на желтых, приятно пахнувших страницах, я чувствовал себя как никогда спокойным и защищенным. Утром, перебирая в памяти прочитанные слова и фразы, я начинал путать их со своими собственными настоящими воспоминаниями.
Как тонко ты подметил, Фенрир. Чужой. Лучше клички для меня просто не придумаешь.
Мистер Валлер умер 5 января 1968 года. Последней историей, которую он успел мне рассказать, был сказ про черного единорога.
"Человек может увидеть его всего один раз в жизни. В ту минуту, когда в твоей душе не останется ничего кроме отчаяния. И тогда он придет и даст право выбора. Либо уйти с ним, либо остаться. И все уходят".
- Тогда в чем заключается право выбора? Ведь все уходят за ним.
- В самом факте.
- Сказки.
Старик улыбается и, совсем как ребенок, подставляет ладони, падающему на них, снегу.
- Ты бы ушел за ним?
- Уйти – значит умереть?
- Уйти – значит уйти. Мертвые не ходят.
- Нужно будет идти вечно?
- Да. Вечно и только вперед. Но ты будешь освобожден от всех земных тягот, от всех земных чувств. Тебе будет легко. И никакого отчаяния.
- Но вечно?
- Вечно.
- Я бы не пошел.
Наверняка, кто-то придумывает все эти старинные легенды, посыпает пылью, а потом "нечаянно" находит их и восклицает: "Смотрите, это же древняя легенда!" Я не верю в подобное. Людям всегда свойственно придумывать что-то, чтобы легче дышалось. Хотя бы на время. Я же, когда мне хочется дышать, – открываю окно. И книгу.
@темы: РЛ., Лунная дорога.